Открыть меню

Он пришел дать нам веру


Люция Шичко-Дроздова (Из личной жизни Геннадия Шичко)

Абакан-1993 г.

В русской истории есть личности, которых лучше, всего характеризуют слова Гоголя; «Мое имя будет после моей смерти счастливее меня».

Такой личностью был питерский ученый биолог, психолог, физиолог Геннадий Андреевич Шичко.

Жизнь он прошел полную тревог, волнений и мучительных исканий.

Родился в 1922 году в белорусском селении Груд Пуховического района Минской области, куда привез Андрей Васильевич Шичко – отец Геннадия Андреевича, свою молодую жену. Встретились они в Петрограде в смутное время 18 года.

Ольга Григорьевна приехала в столицу из Новгородской губернии. В 1916 году, совсем юной девочкой 16-лет от роду, устроилась на работу в кондитерской на Невском. Представляю, как она была хороша.

Я с нею познакомилась в 1958 году. Пожилая женщина, мне она тогда показалась даже старой, но удивительно красивой и доброй. Ни одна фотография не могла бы отразить глубину и очарование больших серых глаз, нежность и мягкость улыбки.

Необыкновенная женщина – так о ней говорили все, кто знал ее. Внешняя красота гармонировала с внутренним содержанием.

На исповеди она признавалась батюшке в своем тяжком грехе:

– Живу в браке незаконном, не  венчана я.

– А верна ли дочь моя?

– Верна, батюшка, всю жизнь верна.

– Так  нет на тебе греха  дочь моя.

Андрей Васильевич на восемь лет старше своей избранницы. Натура творческая, пытливая, я бы сказала, одаренная, с большой тягой к перемене мест. Правда, в те годы перемена мест была вынужденной. Людей голод гнал по земле.

Недолго семья жила в Белоруссии. В поисках лучшей доли подалась на Кавказ. Первым пристанищем стала татарская деревня Канглы. К тому времени в семье было четверо детей.

Одно из первых воспоминаний – родители обустраиваются на новом месте. Прибирают, раскладывают вещи, готовят спальные места. Дети на улице, у них своя жизнь. Набегавшись, проголодавшись, ватага врывается в комнату. Мать наделяет всех хлебом с салом, не забывает и хозяйского мальчонку. Последствия были неожиданны. Родители мальчику устроили экзекуцию с промыванием желудка и строгим постельным режимом, а квартирантам предложили съехать незамедлительно. Так сразу незаладилась жизнь в Канглах.

Вскоре семья переехала в Иноземцево – райский уголок северною Кавказа с немецкими поселениями, да так тут и осела. Хоть голод был повсеместно, но здесь как-то сытнее и уютнее. Противоречий с немцами не бывало – руссы, пруссы – близки по духу.

А в разгар голода своих несостоявшихся квартирантов разыскал хозяин из Кангалов.

– Дай  хоть что-нибудь поесть, хозяйка.

– Нечем тебя накормить, только щи на сале.

– Хорошо, хозяйка. А и сало теперь хорошо.

На Кавказе прошли детство и юность Геннадия. Каковы они были? Потом, спустя годы, он скажет: «Сколько себя помню – вся моя жизнь борьба».

У ребенка невероятно развито стремление к учебе, а его в школу не берут – возраст не тот. Потом семья переезжает в другое селение, а там нет первого класса. Все дети учатся во втором. И тогда упорный малыш сам определяет себя в вольнослушатели. Ходит в школу вместе со старшей сестрой. И так во всем – преграды, преграды, преграды. Это неправда, что трудности закаляют. Все зависит от дозы. От бесконечных препятствий человек устает. Каждая несправедливость оставляет на сердце следы.

Как-то на прогулке, незадолго перед его смертью, я спросила:

– Геннуша, а ты хотел бы вернуть свою молодость?

И  он не  задумываясь  ответил:

– Нет,  нет.

Я удивленно смотрела на похудевшего, больного человека, только что перенесшего тяжелейшую операцию. Ему вырезали две трети желудка и желчный пузырь.

– Господи, какою должна быть жизнь, если человек не хочет возврата своей молодости, здоровья.

– А что хорошего? Голод. Сколько себя помню, я всегда хотел есть.

И в Военно-морском артиллерийском училище, куда поступил Геннадий после школы, наставник грузин утонченно издевался, многократно повторяя команду: лечь, встать, лечь, встать… притом, сокращал до минимума паузы между командами. И будто специально проводил эти мероприятия в плохую погоду. Предлогом была малейшая небрежность и одежде, например, рукава чуть-чуть короче положенного. Кстати, такая небрежность от курсанта не зависела. Далеко не у всех была возможность шить себе форму на заказ.

Нет, так перемешивать народы нельзя. Превращение страны в коммунальную квартиру, пожалуй, самое большое преступление, которое приведет к «Вавилонскому столпотворению». Нации имеют не только свои традиции, свой язык, но и свою психологию.

В училище же Геннадии приобрел сквернейшую привычку к курению. Все началось с поступка. Всякий поступок судьбоносен. Недаром творят: «Посеешь поступок – пожнешь привычку, посеешь привычку – пожнешь характер, посеешь характер – пожнешь судьбу». В свою же очередь поступки зависят от характера. И выходит, характер, поступок, судьба взаимосвязаны Так вот, стремясь привносить в жизнь людей только хорошее, светлое, юный Шичко решил отвадить своих друзей-курсантов от курения.

Лекция его о вреде, о бессмысленности этого занятия была страстной, убежденной. Ребята слушали внимательно. Их просветленные лица вдохновляли лектора, а говорить он умел, казалось еще мгновение и все, в едином порыве, дадут слово не курить никогда. И вдруг, в наступившей торжественной тишине:

– Хорошо. Я согласен. Брошу, но после тебя. Покажи пример.

– Я и показываю пример великолепного состояния, когда ты свободен, когда ты не раб этой постыдной привычки.

– Да нет, ты привыкни к курению, а потом брось. Тогда и я брошу.

– Чего проще.

И лектор основательно стал приобщаться к курению. Преодолел все – тошноту, кашель, головную боль. Скоро стал заправским курильщиком. В пору было бы бросать, да тут выпуск, война, все получили направление в разные места. Некому было демонстрировать свою силу воли. И сидя в вагоне, увозившем молодого офицера на фронт, Геннадий думал: кто знает, что будет завтра, да какое завтра, нельзя прогнозировать на час, полчаса. Стоит ли отказываться от единственного удовольствия. Так на многие годы табак взял в полон сильного, волевого, мужественного человека. И ведь не нравилась эта зависимость, много раз делал попытки вырваться из цепких ее объятий и не мог. Сильный, волевой, а не мог.

Терпеливо, без единого стона, во время войны перенес тяжелейшую операцию без наркоза и только просил врача, которая спиливала кость делать перерывы, давать ему передохнуть. Без жалоб сносил боли причиняемые глаукомой. Я и не подозревала о его нечеловеческих страданиях. Поняла только после неудачной операции в результате которой глаз был потерян.

– Что же ты, Геннуша, – выговаривала я, – поспешно принял решение, ведь мы с гобой договаривались вначале обследоваться, поприглядеться.

– Ты знаешь, устал. Боли были такие, что казалось глаза выскакивают из орбит.

Сколько страданий выпало на долю одного человека, их бы с лихвой хватило на целую гвардию. И он все превозмогал, а вот отказаться от курения не мог, пока к себе не применил свой метод психологического перепрограммирования сознания.

Война для Геннадия Андреевича началась в Волжской военной флотилии с 1942 года, куда он был переведен по его настоятельнейшей просьбе из Северо-Кавказского военною округа*

Недолго воевал Шичко, но внес и свой вклад в дело победы. О нем, как о великолепном корректировщике огня писали газеты. Матросы канонерской лодки «Усыскин» остановили наступление, подорвав несколько танков, самоходных орудий. Геннадий Андреевич вел корректировку боя с берега, фашисты заметили и повели прицельный огонь по наблюдательному пункту. Командир приказал всем матросам покинуть НП, а сам продолжал бой, пока не потерял сознание. Этот последний его бой – бой подвиг в ноябре 1942 года так же описан в газетах. Большая потеря крови, тяжелейшее ранение в обе ноги, потом общее заражение крови надолго приковали к больничной койке. Полтора года в госпиталях Вольска, Кирова. Были минуты полнейшей безысходности Главный врач госпиталя Асратян настаивал на ампутации ноги. Геннадий Андреевич не дал согласия, он не мыслил себя вне флота и тогда Асратян распорядился не тратить лекарства на смертника. Но забота младшего медицинского персонала, лечащего врача, которая сама варила снадобья на травах и богатырское здоровье победили. Геннадий Андреевич часто с нежностью вспоминал врача и сестричек, подаривших ему жизнь.

После госпиталя с 1944 года началась педагогическая деятельность. Был назначен преподавателем Военно-Морской кафедры Института точной механики и оптики в Ленинграде.

«Вы лучший преподаватель из всех, кого я знал».

«Спасибо Вам за все, за Ваши замечательные лекции и за науку. Если я когда-либо стану преподавателем, мне есть с кого брать пример»

Эти строки из писем студентов. Кстати, студенты же добились, чтобы их преподавателя, переведенного в Военно-морское училище связи снова вернули в их институт. Где он работал до 1950 года и одновременно учился на психологическом отделении философского факультета Ленинградского университета. После окончания университета принял приглашение в Институт экспериментальной медицины. Там проработал 32 года. Директор института Дмитрий Андреевич Бирюков говорил при мне. «Геннадий Андреевич честь и совесть нашего института». Ставил Шичко выше Аринчина и Карамяна вместе взятых, которые, кстати, вовремя ушли из института и стали академиками. И тот же Бирюков заявлял: «Шичко ходу не дам» и не давал. Ну, а как вела себя Бехтерева? Потомки еще скажут кто она, если ею кто-либо заинтересуется. Да, она четко выполняла роль душителя науки. Со своей гвардией – Тоталяна, Вартаняна, Хананашвили, как изощренный иезуит распинала человека. То в 45 лет уволила его по сокращению штатов, да номер не прошел – Академия восстановила. То предложила уйти на пенсию точно в день его шестидесятилетия. Видно дни считала. Академику всех академий больше делать было нечего. Вы скажете, почему же он не ушел в другое место? К тому времени он понял – ему везде будет трудно. Характер. Не умел он гнуться и подличать. Поэтому добросовестно делал свое дело и сражался, как мог. Правда, он участвовал в неравной битве. Один шел против спаявшейся компании. А жизни оставалось совсем мало. Казалось бы, свобода, никто не притесняет. Занимайся по мере сил своим делом. Ан, нет… Силы ушли. Да и не умел он соразмерять, беречь себя. Ради работы ездил всюду, куда бы его ни пригласили. Отдыхать было некогда. Он как будто боялся не успеть, торопился… Отказывал себе в развлечениях. А ведь любил представления – театр, кино, цирк, как дитя. К музыке приобщен был с детства. Затаив дыхание, слушал игру отца на гитаре, балалайке, но особо детское воображение захватила мандолина. А потом вечерами с матерью все вместе пели. Откуда только брала время, силы эта хрупкая женщина. Семья-то большая. Всех надо накормить, обстирать, обшить, да еще ради заработка на поденную работу сходить. А вечерами, с вязанием или штопкой в руках пела. И как это необходимо. Песня приобщает к красоте, доброте, трудолюбию, зовет на подвиг. Вот и вырастила всех своих детей Ольга Григорьевна людьми достойными.

Я отвлеклась. Говорила, что Геннадий Андреевич отказывал себе в развлечениях.

Бывало  зову  его:

– Пойдем  в  кино.

– Что  идет?

– Очень хороший фильм – «Калина красная» Василия Шукшина и он же в главной роли.

– Интересно… Но нет… некогда. Так всю жизнь можно проразвлекаться. Ты мне потом расскажешь, Радость.

Тогда я поняла – развлечения – это все-таки потребительство. Человек получает и получает очень много и это необходимо. Но Геннадий Андреевич подошел к той поре своей жизни, когда для человека удовольствием высшего порядка является не получать, а дарить.

И он щедро  раздаривал себя людям.

Летом  1986 года его пригласили провести  занятия  на Магнитогорском металлургическом комбинате. Я собиралась ехать на юг Одесской области к маме. Тогда у меня болели суставы и мне казалось, что помогает только южное тепло. Хотела, чтобы и Геннадий ехал со мною на отдых, и еще раз завела этот разговор в поезде, при прощании.

– Геннуша, а ведь в Магнитогорск можно поехать когда угодно, а сейчас лето, давай отдохнем.

Он как-то даже встрепенулся, но тут же, словно, обуздал себя. И, несколько неуверенно произнес:

– Предстоит и поездка в Москву, а ее все равно не отложишь.

Встал, простился и быстро вышел из вагона. Буквально через мгновение я выбежала на перрон, чтобы еще что-то сказать, но он был далеко, шел быстро, не оглядываясь. Он шел к своей судьбе.

Семья у нас была хорошая, можно сказать великолепная. Геннадий Андреевич даже считал – самая лучшая и вел отсчет счастливых дней с момента нашей встречи. Он говорил: «Хорошие взаимоотношения – залог счастья и людей надо учить искусству общения». Планировал написать книгу на эту тему.

Но детей у нас не было, а без детей, резонно сказать – нет семьи, или она неполноценна. Дети, и много их – основа семьи. Только тогда отечество матереет. А для этого должны быть условия. Забота о благе всего народа – первая задача правительства. У нас же все перепутали. Цинично вещают средства информации, что государство может быть богатым только тогда, когда в нем есть богатые люди. Нет, тысячу раз нет, государство хиреет, если его обгладывают отдельные богатые хищники. И те, кто планирует и последовательно ведет народ к обнищанию, будут преданы анафеме.

Но возвращаюсь к семье. Наша семья, хоть и без детей, была таковою. Мы сердечно привязывались ко всем, кого Геннадий Андреевич возвращал, по сути, к жизни. Считали их детьми. И таких детей у нас много рассеяно по земле. И дай всем им счастья, Господи. Ведь этого так хотел Геннадий Андреевич. Он затем к пришел к своим, но они… Да что они, когда я, жила рядом в любви и согласии, а и то не разглядела всего величия этого человека. Иначе, как могла я думать о своем здоровье, о своих суставах. Я-то живу, а его отпустила.

В Магнитогорске прямо на занятиях открылось желудочное кровотечение. Эго было неожиданно, невероятно. Желудок он считал самым надежным своим органом, а вот, поди ж ты. Оказывается, бывают язвы немые, которые до поры до времени не дают о себе знать. А тут роковое стечение обстоятельств. Длительная дорога, он ехал поездом, и, не умея позаботиться о себе, должно быть беспорядочно питался. По приезде, его угостили вишней, и он съел изрядно, а потом мне говорил: «Зело кислая вишня на Урале». Кислая вишня да на голодный желудок…

Операцию готовили быстро, но тщательно. В те короткие минуты, когда Геннадий Андреевич приходил в сознание, врач не забыла спросить, делали ему когда-либо переливание и помнит ли он группу крови. Он сказал, что переливание делали, но давно, во время войны, а группа крови вторая. Врач переспросила точно ли 2-я, и вновь послала кровь в лабораторию. Повторный анализ подтвердил 2 группу, а ведь в первом значилась четвертая.

Позже Геннадий Андреевич говорил, что он спасся чудом. И действительно кровотечение могло открыться в поезде, в гостинице, наконец, врач мог положиться на первый анализ крови. И впоследствии, Геннадий Андреевич всем, кому мог, настоятельно рекомендовал иметь в паспорте запись группы крови.

После операции ухаживала за братом Валентина Андреевна и наши добрые друзья Долгополовы Тамара Кирилловна, Владимир Михайлович. Соня, Слава – люди невероятного благородства и душевной щедрости. Я приехала 16 августа. Он быстро шел на поправку. Вскоре его выписали и две недели мы пробыли в доме отдыха, расположенном в живописнейшем уголке Урала.

В первых числах сентября самолет приземлился в Пулково. Шел по-осеннему мелкий дождь, а Геннадий с упоением втягивал в себя эту изморось. Он был счастлив. Его настроение передалось мне. Ведь мы вернулись домой, а дома, говорят, и стены помогают. Геннадий тут же включился в работу. Встречался с клубистами, проводил занятия в новой группе и принимал иногородних, а они ехали и ехали – без согласования, издалека, даже с Камчатки. А еще надо было работать над книгой, которую, наконец, заказало издательство. В середине октября приехал кинорежиссер из Москвы на предмет создания фильма. К разговору подключилась я:

– Хорошо бы заснять все десять его занятий с группой – десять фильмов.

Он согласился, сразу понял.

– Фильмы будут работать и работать в больших, малых и огромных залах, – говори увлеченно Николай Валентинович Прибыловский, талантливый режиссер, сделавший много замечательных фильмов, бывший, кстати сказать, в то время уже директором одной из столичных киностудий.

Позже мне стало известно, что Николай Валентинович разносторонне одаренный человек, он написал занимательную повесть о знаменитом русском мореходе Русанове. Собрал большой интересный материал для книги «Моя родословная». Насколько я знаю, такой книги у нас еще нет и она бы послужила благороднее у делу воспитания патриотизма в наших людях.

Мы договорились о примерных сроках. Он намеревался не затягивать. Предложи начать работу в октябре же, как только решится вопрос со съемочной группой. Я была на десятом небе, ведь осуществлялась мечта Геннадия Андреевича. Все было хорошо.

Утром 31 октября он собрался в поликлинику, да задержался, что-то увлеченно читал и вдруг – сдавленный возглас:

– Скорую помощь!..

Потом долго сердце мое обрывалось при виде «Скорой помощи».

Лежа на носилках в прихожей, он вдруг сказал:

– Радость, а нам опять повезло.

Я даже опешила. Только что он испытывал боль, какой не знал никогда. Так он ответил на вопрос врача и врач долго чудодействовал, чтобы снять эту боль. Тарелка с верхом была заполнена использованными ампулами. С лица только что сошла маска страдания и… повезло…

А  он продолжал:

– Ведь это могло случиться в дороге, за рулем. Я представила и испугалась.

Мгновенная сильная боль становится доминирующей и отвлекает человека от всего окружающего.

Однажды был такой случай. Мы подъезжали к Минску. Радовались предстоящим встречам. Геннадий много говорил о матери и из его слов вырастал образ скромной, незаурядной женщины. Я поняла, что они очень близки по духу, а неожиданным нашим приездом он хочет сделать ей маленький сюрприз.

Мы уже были совсем близко, ничто не нарушало нашего радужного состояния, как Геннадий ни с того, ни с сего бросил руль и стал судорожно шарить по сидению в поисках расчески, я помогаю ему, а сама неотрывно смотрю на дорогу. Неуправляемая машина уже съехала с асфальта, приближается к глубокой придорожной канаве. Я привыкла к дисциплине пассажира, никогда не нарушала ее, полностью полагаясь, на опыт водителя. Помню даже не охнула тогда, когда мы шли на таран огромного междугороднего автобуса.

В тот раз мы также спокойно путешествовали с друзьями по Литве. На обочине стояла увлеченная, разрешением собственных проблем, пара и девочка с мячом Вдруг перед самым носом машины девочка роняет мяч на дорогу и сама бросается за ним. Тормозить уже было бессмысленно и тогда Геннадий Андреевич резко поворачивает влево, казалось, ведет машину прямо под колеса, быстро приближающегося автобуса, объехав девочку, также быстро выруливает вправо. Мы с автобусом разминулись буквально впритирку. На нас смотрели изумленные лица пассажиров, застывших окон. Все это произошло в считанные секунды, я только успела глубоко вдохнуть, а когда выдохнула, все уже было позади. Как вкопанная стояла чета, позабывшая предмет своего спора и девочка с мячом на дороге.

Тогда-то я оценила высокое мастерство и мгновенную реакцию Геннадия и поняла – водитель никогда не наедет на человека. Скорее сам погибнет, а не наедет.

Я, правда, не имею в виду нынешних автомобилистов, которые, не соблюдая правил, носятся как наглые завоеватели по чуждой им территории.

И еще, не обладая подобной реакцией, оставила всякую мысль о вождении автомобиля. Смирилась, а потом привыкла к роли пассажира. Не интересовалась системой управления. Даже не знала, в какую сторону надо поворачивать руль.

Так вот я, с моими нулевыми познаниями, оказалась, по сути, наедине с машиной довольно быстро приближающейся к канаве. И когда правое колесо заскользило по самому откосу, я крикнула: «Руль!», и крутанула его от себя. Хорошо, что не ошиблась. Геннадий Андреевич вернулся к действительности. Оказывается, оса запуталась в волосах. Он хотел вызволить ее, да она ужалила в палец

– Боль была такой силы, что я забыл обо всем, не думал где я, что надо делать, кроме одного – расческа! Ее надо срочно найти и вычесать осу.

А, между прочим, укус осы далеко не безобиден – продолжал Геннадий, истории известен случай гибели актера цирка. Он выступал со львом, в пасть которого, доверчиво клал свою голову. Однажды, челюсти сомкнулись и тело храбреца обмякло. Оказывается льва прямо в нос ужалила оса.

Я вспомнила эти случаи за рулем, потому, что тогда мы были совсем рядом с бездной.

И теперь вдруг бездна дохнула на меня. И… отступила… Ведь он задержался, дома, и боль снята, значит, все уже позади, и нам действительно опять повезло, а это – лишь испытание, очередное испытание.

Я успокоилась и по пути в больницу мы говорили о самом неотложном, что надо сделать.

Его определили в реанимации, но в субботу и воскресенье не было врачей и сестры меня впускали. Я проводила с ним много времени. Привозила необходимые ему материалы, ручки, карандаши, бумагу. Он не мыслил себя без работы. А время шло, час его уже был предопределен.

Аневризма на аорте. У него же коварная аневризма, ее не обнаружили даже врачи. Она не давала о себе знать постоянными болями потому, что расслоение мышцы, одного лишь ее слоя – внутреннего, шло по направлению к сердцу. И я этого, конечно, не ведала. И он мне не подсказал даже единым намеком, значит, и он не предчувствовал.

В понедельник, в полдень 3 ноября 1986 года Геннадия Андреевича не стало.

Сейчас в моих мыслях постоянно живут слова Некрасова:

 

Какое сердце биться перестало!

 

Последнее прощание было в крематории. Народу собралось так мною, что большой зал казался малым. Масса цветов, музыка, я на дворе холод, ветер, дождь и слякоть. Удивительно, но я все видела и помню. И даже речь произнесла.

Правда, впервые мне отказал голос, я говорила тихо, но в зале стояла поистине торжественная тишина.

Мне казалось, что выступавшие не сказали главного, что Геннадий Андреевич все делал на благо людям и, уходя завещал нам быть счастливыми. Так будьте же счастливы сами, умейте счастливить других. И в память о нем давайте множить добро на этой земле.

И когда под музыку тело медленно опускалось, за окнами зала вдруг повалил снег огромными, белыми хлопьями. Это было удивительно красиво. Природа плакала, провожая человека.

А у меня слез не было. Я и всегда-то плакала только над книгами, в кино. Полню Геннадий Андреевич мне говорил:

– Радость, ты такая мужественная, никогда не плачешь. Я помню твои слезы только тогда, когда, после длительного перерыва я вновь закурил. И вот теперь… Это же неправда, сказка.

– Но какая… Ведь и Пушкин говорил: «Над вымыслом слезою обольюсь». Эти слезы благодатны, они очищают. А вот тогда, когда ты закурил, я плакала от ярости и злости.

Столько продержаться, столько превозмочь, я-то видела, как тяжело ты отвоевывал каждое мгновение, и враз закурить… Поначалу я думала, что это шутка, но ты прикурил от сигареты, поспешно протянутой Натальей и, дерзко глядя на меня, затянулся. Вот тогда то я выбежала из-за стола. Наталья бурно выражала свой восторг аплодисментами, а я плакала на лестнице.

А и действительно, других слез я не знала, не потому, что мужественна, отнюдь нет, просто – характер. И таких, должно быть много, если говорят: «Пришла беда – слезы высушила».

Но защитные свойства у меня есть. Выходит, я могу быть невероятно деятельной. Похороны я организовала одна, никого ни о чем не просила, боялась, что сделают что-то не то. Все сама – заказала, купила, всех оповестила, добивалась опубликования некролога. Но до некролога, оказывается, Геннадий Андреевич Шичко не дослужился, званием не вышел. Примерно так сбивчиво мне объяснял секретарь партбюро Института Бородкин. Правда, он человек подневольный. Там первую скрипку играла мадам Бехтерева. А она даже перед лицом смерти не смогла подняться. На своем уровне осталась.

Зато потом, руководство Института проявляло удивительное внимание. Поздравительные открытки на имя Геннадия Андреевича шли в течение года, не забывался ни один праздник. И тогда они больно ранили мое сердце.

Не могу не сказать о странном наваждении. Долгое время я не верила случившемуся. Все ждала, что он придет. А ведь я, человек реально мыслящий, убеждала себя, что так не бывает, но продолжала ждать. Может быть, такое состояние также является защитным.

А вообще-то я была права, дело его живет – значит и он с нами.

Нынешним летом мы были на встрече борцов за народную трезвость. Встреча проводилась на озере Тургояк – жемчужине Южного Урала. Собралось более четырехсот человек. Это был поистине праздник души. Мы были среди своих, среди единомышленников. А ведь ничто, даже родство, так не объединяет людей как единство убеждений. Люди замечательные, лица одухотворенные. Съехались с разных концов нашей земли, и все они последователи Шичко.

Правда лично знавших Геннадия Андреевича немного. Среди них семья Угловых – Федор Григорьевич, его чаривница – Эмилия Викторовна и юный Григорий.

Иван Владимирович Дроздов, первым выступивший в печати с очерком о Шичко, ставший мне мужем с 1988 года. И сейчас мне кажется – это Геннадий Андреевич соединил нас и сделал вновь меня счастливой.

Невероятно, но так, ведь в тот далекий 80-й Ивана Владимировича, как магнит, в наш дом притянула личность Шичко. А потом спустя годы, когда мы оба овдовели, если бы я так не любила Геннадия Андреевича, могла ли бы я понять, оценить и полюбить человека близкого ему по духу. А ведь с такими людьми жить трудно.

Вот Геннадий Андреевич, инвалид войны, ни разу не воспользовался никакими привилегиями. Никогда не купил что-либо без очереди. Стоит со своей палочкой в аптеке, в поликлинике, а потом работает до рассвета не щадя себя. Однажды рассказывает:

– Представляешь, жду я своей очереди к врачу. Пришел Вольфсон – наш сосед, поздоровался, встал у двери и только кабинет освободился, смотрю он уже там. Сидят не то, чтобы пожилые – старые, больные женщины. Наконец, должен был войти хотя бы после меня…

– У  него,  к тому  же,  право врача.

– Я тоже, работник здравоохранения. Непонятно…

– Все понятно, Геннуша. Ты у нас – юродивый, милый.

И он обиделся. А ведь юродивые на Руси – самые незащищенные, неподкупные правдолюбцы. Их и называли-то – божьи люди.

И Иван Владимирович в Москве не брал праздничные заказы для ветеранов. Я спросила:

– Почему?

– Надо  жить,  как  все.

Не стала я объяснять, что все-то по-разному. Поняла. Стыдно ему, не то, что купить, войти в этот магазин стыдно. И ничто его не заставит перешагнуть.

Вот и приходится мне самой крутиться. Юродивым я его не назвала, а про себя подумала – такой же Дон-Кихот.

Самобытный Владимир Алексеевич Михайлов прошел курс у Шичко. Сейчас уже многие годы он сам ведет занятия и руководит клубом памяти Геннадия Андреевича. Именно этот Оптималист, как магнит, притянул к себе тех, кто работал с Г. А. Шичко.

Евгений Дмитриевич Быстров – ученый, человек трудной судьбы. Провел свои лучшие годы в изгнании и не сломался. Он всюду, где требуется помощь. Когда Геннадия Андреевича в 45 лет уволили из Института по сокращению штатов, Денежную поддержку предложил, мало нам знакомый, Быстров… Это было удивительно трогательно. Да если бы он предлагал излишки, так нет же. Нет у пенсионера излишков. И на себя Евгений Дмитриевич, как я погляжу, тратит самую малость.

Юрий Николаевич Федоров – скромный человек, тихий. А ведь, по-моему, жизнь свою, не задумываясь, положит за счастье других. В клубе встречаю Марию Андреевну Браткову, Наталью Скрипачеву, Надежду Николаевну Михайлову, которая на протяжении многих лет, единственная из должностных лиц, помогала и поддерживала Геннадия Андреевича; Людмилу Тихоновну Машкову широко образованного специалиста, психолога, нашего единомышленника; Татьяну Борисовну Дурасову, она в печати поддерживала все начинания Геннадия Андреевича, преодолевая, при этом, яростное сопротивление власть предержащих. Эта спокойная женщина умеет, как то незаметно привносить в общество задушевность.

Многие из них начинали работать с Геннадием Андреевичем еще в клубе Благоразумия. Это было первое название Клуба. Геннадию Андреевичу оно не нравилось, он все искал для своего детища не столь архаичное имя.

В конце 1985 года Клуб получил новое название «Оптималист». Крестницей, к сожалению, выступила я. К сожалению потому, что и Геннадий Андреевич, и я избегали иностранных слов. Я считала и считаю, что засорять наш красивейший русский язык – преступление. Каюсь. Тогда я полагала: временно можно назвать «Оптималист». Уж очень емкое значение имеет это слово. Оптимальный – не просто лучший, а поступательно лучший – наилучший. Сегодня жить лучше, чем вчера, завтра – лучше, чем сегодня. И так во всем, каждое мгновение. Вот и Клуб, руководимый Михайловым, полностью соответствует этим принципам. Но Владимир Алексеевич глубинно русский человек свой клуб Оптималист имени Г. А. Шичко к 70-летию со дня рождения Геннадия Андреевича назвал: Клуб памяти Геннадия Андреевича Шичко.

Заочно друг друга знали Геннадий Андреевич и наш чудо-оратор Владимир Георгиевич Жданов, его лекции уже тогда били в набат.

И новая рать подвижников – правдолюбец Петр Иванович Губочкин, пытливый Михаил Павлович Баканов, совсем молодой самарский витязь Вадим Коровин, любознательный Анатолий Николаевич Гончар из Харькова; Николай Трифонович Дегтярев – русский богатырь, из Белогорска Амурской области, замечательные женщины Лариса Иванова, Лидия Михайловна Кашутина, Ирина Николаевна Рыбкина. Итак, четыреста человек – наших удивительных соратников. Все они хотели больше знать о Геннадии Андреевиче и я, наконец, решила приступить к этим заметкам. Подвинул меня к этой работе Иван Владимирович и его книга «Геннадий Шичко и ею метод». В особенности же новая, еще не напечатанная – «И спасется мир». Я полагаю, что эта книга полетит как на крыльях не только по нашей стране, но и за рубежом.

Я уже говорила, что Геннадий Андреевич работал в Институте экспериментальной медицины с 1950 года. Занимался вопросами высшей нервной деятельности человека. Изучая мозг, его возможности, он столкнулся с целым миром непознанного.

Как-то  он  спросил меня.

– Радость, а что по-твоему самое главное, самое дорогое для человека, что он должен больше всего беречь.

– Здоровье, – бойко  ответила  я.

– Нет. Самое  дорогое сознание.

– Сознание? Почему? – пожала плечами я. Здоровье, недаром говорят: «В здоровом теле – здоровый дух».

– Видишь ли, всем нашим организмом управляет головной мозг. Представь, поражен маленький участок мозга, который заведует двигательными функциями левой руки и сильная рука повисает, как плеть. Здоровье наше, выходит, зависит от головного мозга,

В свою очередь, популярно объяснял Геннадий Андреевич, – все центры мозга имеют корковое представительство. Таким образом, кора больших полушарий является высшим отделом мозга. А высший функцией коры головного мозга является сознание. Вот от сознания-то и зависят поступки, здоровье и жизнь человека. Потому и необходимо оберегать, не допускать, очищать сознание от ложных взглядов и представлений.

А и верно, думала я, сознание действительно самое главное. И как просто оказаться в плену расхожих представлении! И как часто мы повторяем нелепости, внушенные нам, ставшие привычными. Да если бы все знали, разве бы допустили такой поток чуждых взглядов, который вливается в растерянные головы, через газеты, радио, телевидение. Средства информации это оружие огромной силы и пользоваться им надо с крайней осторожностью. Программы радио, телевидения должны утверждаться строго национальными патриотическими силами. Для узбеков одни песни, сказания, для якутов другие. У каждого народа свой язык, уклад, своя психология, свое сознание, а значит и свои поступки, обычаи и все это надо бережно сохранять. Иначе в красную книгу придется вписывать целые народы. И это не простится тем, кто, прикрываясь интернационализмом, лезет в душу народа в грязных сапогах. Мы знаем цену интернационализма по-американски. Сначала уничтожить высокую культуру ацтеков, майя – собственных народов Америки. Остатки их загнать в резерваций и лицемерно вещать о правах человека. Как это сейчас ни звучит странно, но у народа, совершившего изначальное преступление, живущего на чужой земле, нет будущего.

А Геннадий Андреевич продолжал:

– Есть религиозная секта летунов. Люди этой секты ведут праведный образ жизни. Всячески усмиряют дух, укрощают тело, освобождаясь от грехов. И вот, когда очередной верующий считает себя полностью очистившимся, он взбирается на обрыв или утес и, раскинув руки крыльями, прыгает, но летит не вверх, на что уповал, а вниз. Другие сектанты, наблюдая полет, делают вывод – плохо радел, грехи вниз потянули. И начинали с новым рвением истязать себя, чтобы попасть-таки живыми в рай. И ведь это здоровые люди, упорные, сильные духом. Только маленький дефект сознания. И сознание, искаженное ложными представлениями, ведет их к гибели. Измени убеждения, перепрограммируй сознание, и человек всю энергию направит на труд, на подвиг, на, украшение земли своей.

– Да, так оно и есть, поступки зависят от сознания, каково сознание, таковы и поступки. Совсем недавно, вспомнила я, ехала в трамвае с Тамарой Лаговской, молодой, очень интересной девушкой, которая работала лаборантом. Она мне сразу заявила, что в транспорте никогда не платит.

– Но это же слишком дорого, – воскликнула я.

– Нет. Штрафуют редко, так что это гораздо дешевле.

– Я не о том, о настроении, о состоянии, наконец, о собственном здоровье.

И вспомнила я другую поездку. На две остановки мы с соседкой сели в трамвай, она приготовила билетик, но не передает. Изображая невинную забывчивость, стала увлеченно о чем-то говорить. Я же видела, она думает не о предмете разговора, а о том, как бы пронесло. Но, увы, не пронесло, контролер потребовал предъявить билеты. Пока я доставала проездной, соседка, покраснев, совала ему в руки талончик и что-то лепетала о возрасте, склерозе. Молодой контролер, с хорошим лицом, вернул ей талончик, будто это билет и сделал вид, что он ничего не заметил. Она еще больше покраснела. Я думала – учитель школы, муж ее доктор наук, и так унижать себя ради трех копеек. Как же у нее складываются отношения в школе. Дети сразу понимают, где чувства собственного достоинства нет, как бы человек не скрывал это. Скрывать она умеет, но все тайное становится явным. Я, конечно не выдавала своих мыслей, по дороге к дому, беспечно о чем-то говорила. А потом узнаю, с сердечным приступом, на две недели, слегла соседка. Вот вам и пустяшный поступок.

А Тамара, как бы отвечая на мои мысли, продолжала:

– Нет, я совершение спокойна и не плачу принципиально. Государство недодает за мой труд. Я имею право у него добирать. Государство давно должно было столь дешевую рабочую силу привозить на работу и отвозить домой и не в таком транспорте. Вот так то.

Поступки одного порядка, отношение же к ним разное. Тамара сначала нашла оправдание. Ей понравилась логика в рассуждениях. Скоро эти мысли стали ее убеждением и она со спокойной совестью поступала соответственно.

– А теперь представь: в общество, где ничего, совершенно ничего не знают об алкоголе, привезли это зелье. Будут люди употреблять его?

– Нет.

– Правильно, нет. Пока алкоголь не охарактеризуют положительно, не объяснят, для чего его надо употреблять, и не покажут, как это делать, – до тех пор люди будут к нему равнодушны.

Ну, а теперь, ответь на вопрос: почему люди пьют?

– В пьющем обществе – цепная реакция, учатся один от другого. Тетерь и дети играют в застолье. Я видела – это интересно и страшно. Как заправские актеры, малыши показывают все стадии опьянения. Игра заканчивается жуткой сценой: одни еще продолжают драться, нетвердо, едва удерживаясь на ногах и молотя руками, но все мимо, мимо. Другой храпит среди объедков, третьи застыл на краешке стула, а те под столом корчатся в разных неестественных позах с искаженными лицами, а самый маленький в углу рыдает по-настоящему горько.

– Вот, вот. Дети пока воспроизводят то, что видят. Но в их сознание уже введена программа будущего поведения и они, играя, учатся жить. Первыми программистами выступают родители. А поскольку программистов более чем достаточно – это все пьющие и заинтересованные в спаивании, то программа быстро переходит в питейное убеждение, в твердую уверенность, что пить – это нормально, полезно, необходимо.

Ребенок пока не пьет, потому что знает, ему еще нельзя, он еще маленький. Это тоже программа. Но как только маленький почувствует себя взрослым, он начнет пить. Люди в этот мир приходят естественными трезвенниками и оставались бы таковыми, если бы их сознание не искажалось ложными взглядами, и были бы счастливыми. Вспомните: самая счастливая пора – это детство. Счастливая, главное, потому, что пора трезвая. Я в этом убеждена.

В пору, когда я пила, а это было более двадцати лет назад, я была любима, сама любила, а счастья не было. Мозг, угнетенный алкоголем, порождал неудовлетворенность, разочарованность, сумеречные состояния – это при условии, что пила я мало, очень мало, так считали окружающие. Когда же полностью перестала пить, сознание просветлело, вернулось юношеская одухотворенность, счастье. И теперь, когда многое ушло, – молодость, здоровье далеко не то, со смертью повстречалась, да так, что и сама перестала ее бояться, счастлива вопреки всему. Счастье ведь не связано ни с богатством, ни с властью, – даже власть над людьми не сделала никого счастливым. Счастье это когда что-то хорошее привносишь в мир, когда творишь во благо. Счастье в нас самих – это наше мироощущение.

Я это наблюдала многократно. Когда самый горький пропойца, павший так низко, что казалось, тут уж и поднимать-то некого, переставая пить, вдруг возрождался. Глаза яснели, лицо светилось. Счастье озаряло человека. Наблюдать подобные превращения – тоже счастье. И лицо Геннадия Андреевича, помню, распрямлялось, он был счастлив, как мать, породившая дитя. Казалось бы, как просто, чтобы сделать человека счастливым, да и не его одного, а всех родных и близких, надо только подарить ему трезвость, а для этого просто-напросто надо перепрограммировать его сознание, разрушить в мозгу ложные питейные убеждения и заменить их трезвенными. Но как?

Серьезное внимание Геннадия Андреевича привлекали к себе гипноз и внушение. Изучая эти явления, наблюдая, как с помощью внушений, особенно производимых в сочетании с гипнозом, удается вызвать самые разнообразные изменения в организме, Геннадий Андреевич свои достижения стал вводить в практику. Недостатка в пациентах не было, а просьбы самые неожиданные.

Молоденькая девушка просит освободить ее от любви к юноше, поскольку он не только не любит ее, но и ведет себя по отношению к ней оскорбительно. Она же ничего не может с собою поделать. Если нет возможности видеть его, она хотя бы пройдет или проедет мимо его дома, чтобы подышать тем же воздухом.

После проведение и с нею работы, спустя неделю, девушка воскликнула: «Геннадии Андреевич! Я свободна. Вчера увидела, что он – полнейшее ничтожество, и удивляюсь, как и могла любить такого!».

Другая потеряла сумку с ключами от квартиры и документами. Попросила помочь вспомнить, где она могла ее потерять. День у нее был хлопотный, она из конца в конец ездила в разные учреждения и представления не имеет, где могла оставить сумку. В гипнозе вспомнила все: как ехала в третьем номере трамвая, где повстречала знакомого, с которым завязалась оживленная беседа, и как водитель неожиданно предложил всем выйти из вагона, поскольку трамвай сворачивал в парк. Погода была хуже некуда и ее радовал зонтик, который она держала в руках, а вот о сумке забыла. В трамвайном парке ей действительно вернули потерю. Помог Геннадий Андреевич высокому, сильному, красивому мужчине похожему на французского актера Жана Марэ преодолеть патологический страх перед зубоврачебным кабинетом.

Быстро распространялась молва о Шичко, и люди шли к нему и шли за помощью.

Изучая влияние внушений, убеждений на человека, Геннадий Андреевич все больше поражался силой и могуществом слова. И в нем зрело решение применить это сильнейшее оружие для освобождения людей от кабальной зависимости, – и, прежде всего, алкогольной. Он видел, как алкоголь разоряет страну, губит народ, разрушая его сознание, уничтожая потомство. Алкогольную проблему он считал основной и всю свою энергию направил на борьбу с ней, потому что был патриотом, мечтал о счастье на земле и не знал он боли сильнее, чем боль за народ и за Отчизну. И вот, когда боль за обездоленных, униженных, толпящихся у пивных ларьков стала невыносимой, появился  первый  алкоголик, жаждущий вырваться – это был талантливый писатель Леонид Семин.

Один сеанс и человек преобразился. Не пьет и не желает пить, – мало того, алкоголь ему противен, появилась жажда творчества. Вот тогда и была написана повесть «Горбатый стакан» в соавторстве Семин–Шичко, напечатанная в 7-8 номерах журнала «Аврора» за 1971 год. Геннадий Андреевич потратил на нее много времени, но не жалел, – уж очень он полюбил Леонида Павловича и хотел поддержать его. Подарил Семину часы, чтобы они отсчитывали новое время, но, увы, часы отсчитали лишь семь месяцев. Из них полгода Семин готовился к своему дню рождения. Закупал алкоголь. Самыми разными бутылками заполнил нишу-шкаф. Мечтал всех угостить на славу. Мы с Геннадием Андреевичем были на этом торжестве. Желающих поздравить собралось много и все пили. Пила жена. Стаканами водку пила молоденькая дочь. И пила совсем юная падчерица. Не пил лишь хозяин, – и я не пила из солидарности с ним. Семин был благодушно настроен и с удовольствием разливал вино, водку, коньяк.

По дороге Геннадий Андреевич много говорил о Семине.

– Ты знаешь, он очень изменился, помолодел, похорошел, у него появилось чувство собственного достоинства и благородство во всем его облике. Теперь немыслимо представить, что этот человек когда-то пил. Если бы я догадался сфотографировать его тогда – и вот теперь. Он бы и сам себя не узнал. Кстати, это делать необходимо.

– Да, он очень изменился, и особенно это заметно на фоне его пьющих гостей. Сегодня и ты, Генуша, удивил. Сначала меня поразили его близкие, выходит, у него их нет. В одиночку бьется. И ты не поддержал. Мне кажется, нелогично другим говорить «не пей», и пить самому, у них же на глазах.

Должна сказать, застолье у Семиных для меня было первым трезвым, а для Геннадия Андреевича последним пьяным. Пьяным он, конечно, никогда не был. Пил он всегда мало, не любил это занятие и автомобиль купил, прежде всего, для того, чтобы легче было отказываться от возлияний.

А много лет спустя говорил мне:

– Вскоре после того, как стал заниматься алкогольной проблемой – водка опротивела и совсем уж тошнотворной показалась у Семина. Сознание очищалось, но еще оставалась программа – пить за здоровье должно. И я это делал бездумно, пока тот наш памятный разговор все не расставил по местам.

Семин после дня рождения продержался еще два месяца, а потом запил. Это было естественно. Ему внушалось отвращение к алкоголю, – подавлялась потребность в нем. А самое главное: питейная запрограммированность оставалась в сознании. Не имея потребности, но будучи запрограммированным питейно, человек какое-то время может воздерживаться, но срывы неизбежны, и каждый раз под разными предлогами. И так – до конца… Сгинул этот незаурядный человек. Не дожил даже до пенсии, о которой так мечтал. Но зато Семин подвинул Геннадия Андреевича к его открытию.

Внушение – это хорошо, но ведь не все, и далеко не все люди гипнабельны, внушаемы, вникаемы, озарены. Геннадий Андреевич искал наиболее подходящее слово для определения этой особенности нервной системы человека. Внушить легко какое-то определенное состояние. Состояние радости, подъема, отвращения, ко путем внушения изменить систему взглядов и убеждений значительно труднее. Даже в состоянии гипноза нельзя подвинуть человека на поступки, противные его убеждениям. Просыпается даже высоко гипнабельный, если ему внушают необходимость, например, убить кого-то.

Ложные представления формировались на протяжении длительного времени и разрушить их можно с помощью правды, логики, доказательства, убеждения. Но люди-то все убеждаемы, среди них лишь немного внушаемых в той или иной степени. Нет людей, на которых невозможно воздействовать словом, разумеется, если это люди взрослые и в здравом уме. Поскольку убедить можно всех и убежденность более стойкое состояние, Геннадий Андреевич не стал строить свою работу в расчете на внушаемость, не пошел путем, на который ступил ныне Довженко. Он решил использовать великий дар человека: его способность, стремление получать и усваивать информацию. Как просто и гениально! Слово – могущественное орудие убеждения. Словом можно формировать взгляды. Поистине верно – слово есть Бог. Это по Библии.

Наука слово рассматривает, как сигнал – второй сигнал. Первым же сигналом является непосредственный раздражитель. Иван Петрович Павлов вторые сигналы делил на три группы: 1. Слова произносимые; 2. Слова слышимые; 3. Слова видимые. Изучая механизм второй сигнальной системы, Шичко в своей монографии скромно добавляет: «Для полноты классификации сюда следовало бы отнести и слова, изображаемые, то есть, производимые с помощью письма».

Я бы добавила и пятую группу – слова, мысленно воспроизводимые. Геннадий Андреевич сам бы ввел эту группу, если бы опубликовал монографию «Вторая сигнальная система и ее физиологические механизмы» не в 1969 году, а несколько позже.

Я пишу об этом, чтобы показать, что слово может вести как бы массированную атаку на мозг, на сознание. Проводя работу с людьми пьющими, курящими, наркоманами, Геннадий Андреевич использовал все пять групп сигналов. Он говорил сам, да как… Речь его энергичная, убежденная, эмоционально завораживала.

Работая в институте, я сама проводила противоалкогольные, противокурительные занятия со студентами. Беседа длилась два, два с половиной часа и захватывала внимание студентов настолько, что они забывали о перерывах. Потом благодарили, говори хорошие слова, а однажды девочка воскликнула: «А вы нас убедили!» Это была самая высокая аттестация. Не скажу, что я занеслась, но в глубине души полагала, что говорю лучше. С таким убеждением я пришла на занятия Геннадия Андреевича. Он не открывал для меня Америки, тему-то я знала. Но в его устах знакомая мне тема зазвучала по-новому – новые слова, неожиданные сравнения, я увлеклась, будто и дышать, как другие, перестала, а Геннадий Андреевич свои слова подкреплял цифрами, графиками, которые рисовал на доске… Захватив внимание, он подключал и зрение слушателей. Его графики, рисунки подводили к таким выводам, что даже сердце замирало. Вот вам и слове увиденное. Далее что-то важное Геннадий Андреевич просил записать – слова, производимые графически. Потом задавал вопросы, выслушивал разные мнения. Заставлял говорить и думать. Для разрядки затеял игру с цифрами. Называл ряды цифр, слушатели должны были запомнить и потом записать то, что запомнили. Игра казалось бы простая, а взрослых превратили в увлеченных детей и как-то удивительно всех сроднила. А Геннадий Андреевич по записанным цифрам определял внимание человека, его память, быстроту реакции, собранность и др. А я сидела оглушенная и думала: «Нет, у меня так не получится, никогда».

Геннадий Андреевич разрушал ложные представления, закладывал и формировал новые убеждения и все это с помощью слова, всех его пяти групп, т. е. для введения слова в сознание задействовался слух, зрение, речь и рука. А работающая рука связана с подсознанием. То, что перешло в подсознание становится неистребимым, например автоматизм в работе. При выполнении сложнейших операций наступает момент, когда человек перестает думать о последовательности действий. Рука, приобретая навык, запоминает и запоминает стойко. Выводит, самый большой эффект в перепрограммировании сознания и в разрушении привычки играют слова, изображаемые с помощью письма. Вот почему, особую роль Геннадии Андреевич отводил написанию дневников. Он рекомендовал своим слушателям больше думать на алкогольные темы, наблюдать за собою и за окружающими, сравнивать, сопоставлять, фиксировать свои состояния, а вечерами, перед сном, писать дневник.

Геннадий Андреевич разработал форму, по которой следует вести дневник. Многие вопросы сформулированы так, что ответы на них закладывают в сознание угасание привычки к употреблению спиртного, угасание потребности в нем. Программируют дальнейшее отношение к алкоголю и поведение на предстоящие сутки. Вот почему Геннадий Андреевич рекомендовал писать дневники перед сном. Это способ дать задание мозгу.

По-моему, Геннадий Андреевич подошел к планетарному открытию. Он полагал, внушаемость является одним из важнейших показателей индивидуальных особенностей человека, свойство его нервной системы. Ответом на внушения является реализация этих внушений в той или иной степени, а уж степень то зависит от внушаемости человека. Проще сказать, степень реализации внушений зависит не столько от искусства гипнотизера, сколько от внушаемости личности. Внушаемость не связана с силой воли, поэтому нельзя считать, что внушаемые люди слабовольны. Внушаемость – великий дар. Внушаемые люди обычно талантливы. Они входят в состояние, которое принято называть гипнозом, в этом состоянии происходит мобилизация резервных клеток мозга на выполнение того или иного задания. Геннадий Андреевич считал, что степень внушаемости необходимо определять и данные вписывать в паспорт. Таких людей, можно без лекарств излечивать от болезней, их легче обучать, но и относиться к ним надо бережно. Иначе слова, например, врача, не знающею индивидуальных особенностей пациента, даже его мимика или многозначительное молчание, могут стоить жизни больному. Как было с Бальзаком. Бальзак решил выяснить у врача, сколько ему осталось лет, чтобы завершить свои земные дела. Его вопрос вызвал недоумение на лице врача и удивленный возглас, вроде того – каких лет?.. Потрясенный Бальзак продолжал – может быть месяцы… недели… наконец, сколько дней?.. Врач, пожимая плечами, пальцем и глазами показывал вверх, мол, все в руках божьих. Короткая беседа и Бальзак на глазах постарел на десять лет. Лишь часы оставил ему врач. Оказывается не в руках Божьих была жизнь гения.

Далее, рассуждал Геннадий Андреевич, мозг людей не внушаемых, не гипнабельных также располагает огромными резервами, и в нужный момент происходит подключение к работе клеток из запасников. Ведь известны случаи, когда немощная женщина вытаскивает из горящей избы неподъемный, кованый сундук с дорогими ее сердцу свадебными одеждами, дарами, приданные. Или восьмилетний, бездомный малыш чудом спасается от преследователей, взбежав на огромную кучу металлической стружки и даже не поранив босые ноги. Или в рассказе Солоухина трагичная гибель молодой, сильной женщины буквально поднимает со смертного одра ее старуху-мать. Малые дети, их надо растить.

Все эти случаи говорят, что есть механизмы, подключающие в экстремальных условиях резервы головного мозга. Нужно только найти ключи и научиться, когда необходимо, открывать запасники. Вот это и будет психологическая революция – говорив Геннадий Андреевич, – которая куда поважней технической революции. Она откроет колоссальные потенциальные возможности человека.

Дневник, письмо-просьба, полагал Геннадий Андреевич, и есть тот мощный ключ.

И действительно, стоит мне с вечера только подумать о необходимости завтра встать рано, например в 5 часов. И ведь встану же. Просыпаюсь точно в назначенное время. Или забытое слово, оно не дает покоя. Как-то я забыла имя автора произведений «Женщина в песках» и «Чужое лицо». Целый день мучилась, сердилась на себя. Ведь эти рассказы когда-то произвели неизгладимое впечатление. Они открыли для меня японцев, а вот автора забыла начисто. Вспомнить не было малейшей надежды, имя чужое, я даже не представляла с какой буквы оно начинается, но думать продолжала и даже перед, сном. Утром проснулась рано и первое, что пришло в голову Кобе-Абе – имя автора.

Мозг, получивший задание работал, когда я спала, кстати, крепко и без сновидений, работал основательно, если сумел вытащить из каких-то глубин безнадежно забытое слово.

Выходит давать задания мозгу мысленно, перед сном, очень хорошо. Это как молитва. Когда человек верит, хорошо знает, что ему нужно н просьбу свою обращает к Богу, неотрывно глядя на его изображение такая просьба-молитва помогает. Здесь немаловажную роль играет икона, она концентрирует внимание, т.е. вводит человека в то состояние, когда устанавливается связь сознания с подсознанием. Ну, а если перед сном не только думать о чем-то важном для себя, жизненно необходимом, но и сформулировав задание, записать его. Вот тогда для многих болезней не нужны будут лекарства, а в отдельных случаях и даже хирурги. Мозг проведет операцию на уровне, не доступном самым великолепным специалистам.

Геннадий Андреевич искал пути новой стратегии медицины – безлекарственной, основанной на психологическом программировании. Он нашел и разработал основные принципы этой философии. Но, к сожалению, не успел описать все свои находки и открытия.

Но свой метод избавления от алкогольной зависимости, от курения, наркомании, он разработал подробно и успешно применял свою методику. Результаты получал изумительные, помогал почти каждому, кто к нему обращался.

И я счастлива, что его дело продолжают сотни и сотни подвижников таких как Николай Владимирович Январский – душа движения во всем Уральском регионе. Евгений Георгиевич Батраков, Григории Иванович и Валентина Николаевна Тархановы, вместе со своими соратниками в Абакане зовут народ к трезвости.  Надежда Ивановна Шестакова из Барнаула – профессор, заведует кафедрой  в Алтайском сельскохозяйственном институте и вместе со своей дочерью Ольгой Михайловной Свирцовой ведет огромную работу в клубе «Соратник». Уже второе десятилетие бьется в Киеве Анфиса Федоровна Миролюбова. Ее клуб «Аметист» – один из первых в стране. Интересно в Нижне-Камске работает Юрий Владимирович Морозов. Валентин Михайлович Бунич с 1985 года в трезвенном движении – председатель клуба «Ласточка» в г. Енакиево Донецкой области. Евгений Иванович Никитенко из Харькова. Игорь Кузьмич и Тамара Ивановна Биндюковы Питерцы. Валерий Иванович Мелехин врач из Уфалея. Валентин Андреевич Толкачев, Софья Родионовна и Борис Алексеевич Ларионовы из Минска. Анатолий Григорьевич Бальчуков из Запорожья. Леонид Владимирович Власов из Риги, удивительный человек. На велосипеде проехал по всей стране. Совершил рейд трезвости, на остановках пропагандировал образ жизни без спиртного и табака. Всех не перечесть, их знают очень многие и ряды их пополняются.

Не могу не сказать с Нине Ивановне Гранцевой из Ижевска. И где только берет силы и время эта хрупкая женщина, чтобы быть великолепным специалистом на работе, общественным деятелем, борцом за отрезвление своего народа и к тому же бесконечно обаятельной.

Галина Степановна Шульгач – чудо женщина с каждым разом открывается с новой стороны. После первой встречи я подумала, да это же фонтан энергии, а сейчас вижу и нежности фонтан, который хватает и на своих детей, и на чужих. Да нет, для нее все свои. Она хочет видеть вокруг себя счастливые лица и все делает, для этого.

А Людмила Васильевна Павлова? Скромнейшая, как полевой цветок. Удивительный воспитатель, в обществе которой всем хорошо и уютно. И не случайно ее муж Борис Спиридонович Павлов – рабочий, великолепный мастер по металлу, стал в нашем городе руководителем объединения клубов трезвости «Невский Оптималист». Таких людей все больше, движение становится всенародным, – и, в конце концов, приведет нас ко всеобщей трезвости.

Санкт-Петербург, 14.11.91

Л. П. ШИЧКО-ДРОЗДОВА

 

0
(Visited 150 times, 1 visits today)

Автор публикации

не в сети 1 месяц

Тимофей

324
Начинающий преподаватель «МЕТОДА ШИЧКО» по совместительству администратор данного сайта. Имею общее среднее образование. В данный момент работаю маляром-штукатуром. Сам прошёл курсы, и избавился от вредных привычек. https://metod-shichko.ru/stop-alkogol/kniga-shag-k-trezvosti/
flag - РоссияРоссия. Город: Санкт-Петербург
Комментарии: 23Публикации: 396Регистрация: 15-08-2016
Обсуждение: есть 1 комментарий
  1. Скачать статью https://cloud.mail.ru/public/2UEL/1picMEHsp

    0

Добавить комментарий

© 2024 Метод Шичко · Копирование материалов сайта без разрешения запрещено
Дизайн и поддержка: GoodwinPress.ru